Наконец, в тот день, когда Илюша сдал свой последний экзамен и мог поздравить себя как ученика пятого класса, Федот объявил ему, что желание его исполнено. Хозяин, вероятно, рассудил, что ему будет выгодно иметь работника, не только хорошо знающего русскую грамоту, но и умеющего читать на иностранных языках, и потому согласился платить Илюше за работу, как только он в состоянии будет порядочно набирать; приятель же Федота обещал выучить мальчика нетрудному ремеслу наборщика в два-три месяца, с тем чтобы он приходил в типографию каждый день часов на шесть, на семь.
Илюша возвращался домой в сильном волнении. Итак, судьба его решена! Он не вернется больше в гимназию, летом будет учиться набирать, а с осени заживет самостоятельной жизнью. Книги он не забросит. О, нет! Он уже выпросил у нескольких гимназистов старших классов их тетради пятого и шестого класса. Вечером, придя из типографии, он будет учиться по этим тетрадям и по учебникам, принятым в гимназии! Хоть с трудом, хоть не скоро, но он пройдет весь курс и в конце концов будет доктором. Это он решил твердо и об этом уже не думал; его больше занимал вопрос, как быть с Петром Степановичем: продолжать ли скрывать от него свое намерение или тотчас же во всем ему признаться и стоять твердо на своем, что бы он ни говорил.
Илюша нарочно пошел домой самой дальней дорогой, все обдумывая, как лучше поступить, но так и дошел до самых дверей своей квартиры, ни на что не решившись положительно.
На его тихий звонок ему отворил Сергей Степанович, сильно взволнованный.
– Что это, Илья, где ты вечно пропадаешь? – закричал он на мальчика. – Беги скорей к Курицыну, пусть он сейчас же идет к нам: брат очень болен…
– Петр Степанович? Что же с ним такое? – с тревогой спросил Илюша.
– Ну, еще будешь тут рассуждать да расспрашивать? – по своему обыкновению неласково отвечал Сергей Степанович. – Говорят тебе – болен, нужно доктора. Иди же скорей!
Илюша, не говоря больше ни слова, побежал за доктором. К счастью, Курицын жил недалеко и мог тотчас же отправиться к приятелю.
Болезнь Петра Степановича, подготовлявшаяся уже очень давно, оказалась не только серьезной, но даже опасной. Курицын, не надеясь на собственные силы, пригласил еще одного доктора и несколько раз настоятельно повторил Сергею Степановичу и Илюше, что за больным нужен самый тщательный уход.
– Я сам буду заезжать к нему раза два-три в день и просиживать у него час-другой, а уже остальное время кто-нибудь из вас должен безотлучно быть у него и строго исполнять все мои предписания.
– Странно, что вы об этом говорите, – отозвался Сергей Степанович, – точно я не понимаю, как нужно ходить за больными… Уж, конечно, сумею ухаживать за братом и не оставлю его на руках мальчишки!
Действительно, Сергей Степанович, по-видимому, очень серьезно взялся за обязанность сиделки. Он целый день не отходил от брата, суетился страшно, беспрестанно то кликал к себе Илюшу, то посылал его за чем-нибудь в лавочку, и так усердно исполнял предписания доктора, что давал лекарство не через два, а через полтора часа, облил весь пол воздухоочистительной жидкостью и привел больного в крайнее раздражение своими постоянными расспросами:
– Ну что, лучше? Да где, собственно, болит? Полегче тебе стало?
Вечером доктора нашли, что болезнь идет правильно, но что опасность еще не миновала. Курицын, по своему обещанию, просидел часа два и уехал, подтвердив все свои прежние распоряжения. Хотя ни он, ни другой доктор не сказали решительно ничего утешительного, но посещение их как-то вдруг успокоило Сергея Степановича.
– Слушай, Илюша, – сказал он, проводив до лестницы Курицына, – доктора нашли, что брату не хуже; значит, я могу отдохнуть немного. Ты посиди около него, делай все, как приказано, и в случае какой перемены разбуди меня.
С этими словами он, не раздеваясь, бросился на постель, и через несколько минут громкий храп его доказал, что он отлично пользуется часами отдыха. Илюша остался один у постели больного.
Петр Степанович то метался в бреду, произнося бессвязные слова, то стонал и охал от боли. Сердце мальчика сжималось при виде страданий, которых он не мог предотвратить; он с радостью отдал бы свое собственное здоровье, чтобы избавить от болезни человека, которого он привык видеть всегда таким бодрым, спокойным.
«А что, если он умрет?» – мелькнуло в голове мальчика, и он содрогнулся от этой ужасной мысли. Никогда не воображал он, что ему так дорога жизнь этого человека, к которому он всегда относился, по-видимому, холодно, с которым он даже редко разговаривал. «Нет, не может быть! – мысленно успокаивал он сам себя. – Доктора сказали, что хороший уход может спасти его. Я буду за ним ухаживать изо всех сил, я помогу им спасти его».
И тихо, спокойно, без всякой суетливости, но с полным усердием, со страстным желанием принести пользу начал он ухаживать за больным. Он вспоминал все слова докторов, тщательно наблюдал, что именно успокаивало больного, и избегал всего, что могло раздражать его.
К утру Петру Степановичу стало как будто лучше, по крайней мере, он меньше стонал и бредил; но Илюша и не подумал сам заснуть, отдохнуть. Он утешал себя мыслью, что именно благодаря его заботам больной стал спокойнее, и ревностно охранял этот покой.
К утру Сергей Степанович вполне выспался и встретил докторов подробным отчетом о состоянии брата, ни слова не упомянув при этом, как сам провел ночь.
– Вам не надобно с первых же дней слишком утомлять себя, – заметил ему Курицын. – Болезнь будет продолжительна. Вам предстоит немало труда. Теперь я свободен и подежурю здесь часа два, а вы оба – он пристально посмотрел на Илюшу и сразу заметил, что тот не спал, – идите гулять и лягте поспать.